Иезуитско-нудный писк дуплекса рывками вырывал мэра Города из тяжелого омута глубокого сна, заполненного неясными и крайне беспокойными видениями и, несмотря на то, что его веки упорно не желали разлепляться, а тяжелая голова даже не позволяла себя ворочать по волглой подушке, он был рад тому, что его сознание покидало хваткие объятия бредовых снов.

   Левая рука вскинулась в автоматически отработанном движении, (в следующее мгновение ладонь должна была нащупать прохладный пластик беспокойного аппарата) но вместо этого она была перехвачена за запястье и недовольный, хрипловато-сонный Юлин голос произнес:

   – Твою мать, Юрка, мне совсем не нравится когда твоя лапища хлопает меня по лицу. Пора бы уже попривыкнуть по-моему. Это мне звонят!

   Со звуками этого голоса Юрий проснулся окончательно. Конечно, он лежал не в своей каморке, на продавленной до пола панцирной кровати, а в постели Юлии – на широком и жестком поле ее спального монстра, более напоминающего татами, чем ложе одинокой женщины.

   Юлия что-то быстро бубнила в трубку переговорного устройства, причем нотки раздражения в ее голосе довольно скоро сменились повелительно-безличными, строго начальственными, а в голосе пропала теплая хрипотца и он начал звенеть, переходя на звучное и сочное контральто.

   Разговор затягивался, Юрий попытался прислушаться, но кроме отдельных слов и ничего не значащих фраз, с помощью которых никак нельзя было установить причину столь раннего звонка, его слух упорно не желал ничего улавливать. Вместо этого в череп начал коварно просачиваться фоновый шум – убаюкивающий шелест снега по окну, и Юлино бормотание стало вовсе уж несвязно. Однако окончательно провалиться в вязкое беспамятство ему не позволяла, лениво кружащаяся мысль: “А какого ради Юльке сранья звонят? Ладно бы мне, а то ведь они прекрасно знают, что будить “госпожу Юлию” себе дороже. Знать, что-то случилось”.

   Юлия положила трубку переговорного устройства и энергично выругалась.

   – Черт знает что! Опять этому алкашу что-то взбрело в голову… Звонили из Дворца, через десять минут здесь будет броневик. Какой-то чрезвычайно срочный сбор всех начальников, лидеров и руководителей… Одевайся, они уже обыскались тебя по всему Городу…

   – Прям! – Титаническим усилием Юрий разлепил веки. Лунный свет едва просачивался сквозь плотную драпировку, узкая спина Юлии тепло светились в сумраке комнаты.

   – Боже мой! Всего лишь десять часов вечера! – Юрий глянул на светящееся в полумраке табло хронометра. – Будто они там не знают, что я у тебя, а что стряслось то опять?

   – Бог его знает! Эта расфуфыренный подонок в золоченых эполетах, сказал, что “его высокопревосходительство не велели распространяться на этот счет, но важность темы чрезвычайна”, они объявили “зеленый сбор”… Должно быть старик упился до зеленого змия.

   – Зеленый сбор? – остатки сонливости слетели окончательно и теперь уже безвозвратно.

   Юрий рывком сел на кровати, коснувшись голыми ступнями холодного пола. Через пару десятков секунд он уже застегивал последнюю пуговицу на своем френче.

   Юлия неподвижно сидела на краю, уткнувшись лицом в ладони и уперев локти в колени.

   – Ты разве не едешь? Юля?! Что с тобой?

   Он обошел квадратное “лежище” и присел перед ней на корточки.

   Ладони оторвались с легко преодолеваемым усилием, с бледного, вялого лица глянули темные, глубокие глаза…

   – Что с тобой, Юленька? – произнес он, поднося холодную ладошку к губам.

   Она медленно помотала головой и сказала:

   – Ничего. Ни-че-го. Просто я устала, Юрка. Как же я устала… Пошло все к черту! Все эти сборы ваши дурацкие… жизнь постылая…

   Голова поникла, и копна светлых волос накрыла его руку щекочущей волной.

   Такой внезапный переход от жестоко-делового диалога к столь расстроенному состоянию не удивлял его, он давно привык к подобному.

   – Тебе опять снилось?

   – Да… Деревья, трава, зеленое все, свежий ветерок, городской шум… И солнышко, теплое, ласковое солнышко на моей коже… и на асфальте, знаешь, такие пляшущие тени, узоры… солнце сквозь листья. И даже этот пух, когда то такой противный тополиный пух… Боже! Все это было так реально! – Ее голос пресекся.

   – Юра, неужели мы никогда не увидим зеленый цвет? Неужели солнце всегда будет этим… этим чудовищем!

   – Ну-ну, успокойся, милая. – Юрий присел рядом, на кровати и прижал ее голову к своей груди.

   – Юрка, сколько лет прошло! Семнадцать лет!! А теперь я должна умереть не дожив до сорока, а в мои 34 года люди считают меня старухой! Боже, Юра-а, когда меня оставят эти чертовы сны!? Забыть бы… Забыть бы все! Или нет. Лучше проснуться, лучше пусть все ЭТО окажется дурным сном, затянувшимся кошмаром! Юро-очка-а!

   – Кем мы были? Мы были людьми, разными, каждый со своими радостями и бедами, со своим лицом. Кем мы стали, Юра? Мы все одинаковы: уроды, мутанты, с одной на всех мерзкой харей! Мы потеряли радость, любовь, дружбу! Мы ублюдки, выродки этого мира!

   Конечно она права, думал про себя Юрий, не произнося ничего вслух. Этот мир несказанно хуже утерянного, но ведь и там все было отнюдь не так, как в доброй сказке. И может быть мы не видели всего самого плохого потому что не стояли у кормила власти, как теперь. Наверняка изнанка жизни и тогда не пахла розами, хотя так как смердит она сейчас… Но это утро не было предназначено для полемики, пусть даже и бессловесной с одной стороны. Следовало спешить.

   Он знал, по своему опыту, что эта истерика не продолжительна, и скоро Юлия оправится, по этому терпеливо продолжал стоять на коленях прижимая ее мокрое от слез лицо к толстому сукну своего френча, поглаживая ее обнаженную, гладкую и теплую спину.

   Прошло минуты две, всхлипывания начали затухать. Из прихожей послышался нетерпеливый стук в дверь. Она оттолкнула Юрия от себя и, высморкавшись в поданный платок, гундосо произнесла:

   – Иди уж, и скажи там, что я подъеду на своей машине, ничего – наверняка я появлюсь на сборе не последней.

   – Ты уверена, что с тобой все в порядке? – сказал Юрий, поднимаясь на ноги и одевая очки.

   – Уверена! – «рыкнула» раздраженно Юлия, и поспешно добавила совсем другим тоном, – Поспеши, Юра, один из нас не должен ничего пропустить, мало ли что там стряслось в действительности…

   Она притянула его к себе за полу френча, Юрий нагнулся и их губы встретились.

   – Ну, беги-беги, – шепнула она.

   Юрий провел ладонью по ее щеке, отмечая про себя, что на ее лице ничего уже не напоминало о недавно пролитых слезах, еще раз поцеловал ее, прямо в макушку, одурманивающе пахнущую чем-то терпким и вышел из комнаты.

   Он знал, что сегодня и еще несколько Ночей и Дней Юлия не позволит себе ничего подобного, ее кратковременные истерики совсем не раздражали его, напротив его сердце сжималось от жалости к этой женщине, а глаза порой подергивались подозрительной влагой, да полноте была ли только жалость? Жалеть ведь можно кого угодно, а признаться себе в более глубоком чувстве к Юлии он не мог. Расскажи он кому-нибудь, что госпожа Юлия подвержена подобным явным проявлениям слабости духа, вряд ли кто поверит. В прочем и его эти сцены не вводили в заблуждение, просто они служили подтверждением того, что она человек, такой же человек, как и он, как и все они, со своими слабостями, недостатками и уязвимыми местами, а не хищная мегера, не знающая поражения и чуждая всему человеческому.

   То, что произошло пару минут назад было тайной, его и ее тайной, на протяжении уже десятка лет. Так она отдавала дань той безысходной ностальгии, неуемной тоски по жизни, которая осталась в прошлом, воспоминания которые не желали тускнеть.

   Насколько Юрий был осведомлен, а осведомлен он был достаточно хорошо, потому что сам возглавлял несколько лет службу Медицинской и Санитарной охраны общества, большая часть немногочисленного населения Края была подвержена подобным, не желающим стираться воспоминаниям, причем все кто родился до Изменений, не важно в каком возрасте: два года или двадцать лет, испытывали те же мучения. Разница состояла лишь в том, что люди достаточно взрослые, чтобы сохранить связные воспоминания в момент перехода за Грань отделяющую, Тот мир от настоящего, видели сцены из своей прошлой жизни, а те кто был тогда достаточно мал для того чтобы иметь какие то связные воспоминания испытывал фантастические переживания, сопровождаемые чувством всеобъемлющей радости. Мучения – потому что контраст между счастливым состоянием во время сна, почти, что эйфорией и действительностью, которая встречала человека после пробуждения, был настолько велик, что многие: невротики, люди психические нестабильные предпочитали тут же кончать жизнь самоубийством. С возрастом эта проблема только росла, и человек в годах становился законченным неврастеником, психически неполноценным человеком. Единицы доживали до 50 лет, шагнувших же за 60-летний барьер Юрий просто не встречал. Синдром Прошлой жизни вкупе с многочисленными болезнями Измененного мира не оставлял людям в возрасте никакого шанса, сорокалетние по праву считались глубокими стариками.

   Каждый справлялся с Синдромом так, как мог. Фармакологическая промышленность на севере выпускала несколько препаратов, которые милостиво избавляли человека от сновидений, но они обладали многочисленными побочными эффектами, и их воздействие на человеческий организм никак нельзя было назвать полезным, так же, как и алкоголь и наркотики…

   Впрочем, – невесело ухмыляясь, подумал Юрий, отпирая лязгающие запоры на бронированной двери, – лет через полста проблема Синдрома вымрет сама собой, вместе с ее носителями. Рожденные же в Измененном мире были свободны хотя бы от одной напасти, а их здесь хватало и без того…

   За дверью, грузно переминаясь с ноги на ногу, стоял здоровенный чернец, за его плечом маячил ствол карабина. Фигура ничего общего не имеющая с «сине-золотым» гвардейцем. Когда дверь открылась он подался назад, с удивительной резвостью для его весьма солидной комплекции, и зловонно выдохнув, произнес:

   – Владыка внизу. В машине вас дожидаются.

   – Владыка? – Юрий не спеша выходить за порог квартиры, прикинул: карабин у детины перекинут через плечо, а не грудь, и, пожалуй, открыть клапан кобуры, выхватить пистолет, передернуть затвор займет времени больше чем этому амбалу сорвать с плеча карабин, к тому же нет никакой гарантии, что в складках его хламиды не скрывается взведенный пистолет, или просто длинный нож-свинокол, которым монах-черносотинец мог проткнуть Юрия насквозь.

   Чернец словно прочел его мысли и гнусно ухмыльнулся, демонстрируя белесые распухшие десны и гнилые, коричневые пеньки на них – источник невыносимого зловония. Его нога, обутая в немыслимых размеров валенок, словно бы случайно упиралась носком в распахнутую настежь дверь.

   Надо же было так глупо вляпаться! Подать себя буквально на «блюдечке»! – мелькнула в голове Юрия отчаянная мысль. Кто же это может быть? Простые грабители? Исключено, они бы на это не пошли, не рискнули бы поднять руку на Мэра Города, а ведь они точно знали кто сейчас ночует у Юлии! Неужели Баук? Неужели эта сволочь осмелела настолько? Или это заказ? Месть? В этом случае он бы уже захлебывался кровью на пороге, лежа на пороге. Рука жандармерии? Нет! Те действуют проще и не опускаются до подобного. Они могут взять в любой момент: просто подходит человечек в небесном мундире и невзрачным голосом объявляет о том, что вы «задержаны Жандармской службой Империи», а потом он отходит в сторону и солдаты, деловито сопя, начинают крутить жертве руки.

   Ни то, ни другое, ни третье, – он все еще жив, а монах все так же скалит гнилые зубы и смотрит на Юрия сверху вниз. Вдруг глаза чернеца округлились, улыбка стала явно растерянной, но рот открылся еще шире, демонстрируя здоровенный язык покрытый желтоватым налетом. Над ухом Юрия раздался спокойный голос Юлии:

   – Может, брат, объяснит нам, с каких это пор Владыка принял на себя обязанности роты конвойно-охранной службы Дворца?

   – Чо? – монах нервно сглотнул и быстро перекрестился, потом замычал, сунул клок своей бороды себе в рот и, стукнув себя кулаком по лбу, радостно пробубнил:

   – Да! Дурень я, совсем запамятовал! Владыка просил передать, что… Как же тама… – лицо верзилы исказилось, он закатил глаза и пару раз переступил с ноги на ногу. – Во! Вспомнил: «И от Цезаря далеко и от вьюги», – произнес он, старательно выговаривая слога, его лицо озарилось вспышкой торжества, но тут же его глаза вновь устремились мимо мэра и приняли новое выражение, в нем явно свозило неприкрытое восхищение.

   «…Лгать не нужно: трусить, торопиться. Говорят, что все наместники – ворюги, но ворюга мне милей, чем кровопийца» – продолжил Юрий. Это – несомненно, был посланник Владыки, бояться было нечего, но между тем экстренный код, который представляло собой это четверостишье, говорил сам за себя. Нельзя было терять ни минуты!

   Он обернулся и застыл. Сколько лет прошло, а он все никак не мог привыкнуть к эксцентричным выходкам Юлии: она стояла перед ним, в трех шагах от порога, и в ее опущенной руке находился помповый карабин, который всегда висел в прихожей на вешалке, при этом она была совершенно обнажена, точнее нисколько не одета. Несколько мгновений он любовался ее, словно светящимся в полумраке прихожей, телом, прожитые годы нисколько не сказывались на ее фигуре. Потом она улыбнулась, повернулась задом и слегка виляя бедрами скрылась за дверью спальни. Затем пришла очередь улыбаться Юрию – если бы даже этот монах пришел убить его или похитить вряд ли его реакция, отличалась от той, что он наблюдал недавно. В мире свирепствовал дефицит красивого женского тела. Юлия, как всегда оказалась на высоте, годы жизни в роли краевой сановницы, не притупили, а скорее наоборот, обострили ее чутье на опасность.

   Юрий резко повернулся и едва не стукнулся лбом о волосатый подбородок чернеца. Он поморщился и указательным пальцем вернул его нижнюю челюсть в положение «закрыто».

   – Парень, у тебя точно парадонтоз на последней стадии, – сказал Юрий. Монах заморгал, отпрянул от Юрия и быстро засеменил по лестнице вниз. Юрий последовал за ним, прикрыв тяжелую дверь квартиры. На втором этаже, стоял еще один чернец, не уступающий габаритами первому, однако свой карабин он держал в руках. На первом этаже, почти напротив входа, но в густой тени лестницы, стоял новый страж, держа свой автомат стволом к выходу. Машина почти вплотную прижималась к распахнутой двери подъезда, заехав шестью колесами на крыльцо. Охранник подъезда, встрепенулся за своим пулеуловительным стеклом, когда в его поле зрения появился Юрий, его усы нервно зашевелились, но Юрий сделал отмашку условленным жестом и тот обрушился на свой стул, Юрий буквально услышал вздох облегчения, который издал Охранник. Двери машины распахнулись, и мэр нырнул головой вперед в ее темное чрево. В салоне машины пахло пригоревшей карамелью, и видимость была нулевая. – Юлия? – раздалось над его ухом.

   – Сказала, что поедет на своей машине, – ответил Юрий знакомому голосу.

   – Нет, так не пойдет, мы подождем ее, нам нужно быть вместе, – возразил Владыка Феофан, в миру Федя – закадычный друг Юрия.

   – Владыка, что случилось? Вы решили поразить наше воображение своим «черным спецназом»? С твоей стороны большое свинство выдергивать меня из постели в такую рань! – недовольно пробурчал Юрий, наблюдая через окно за погрузкой в другой отсек машины одышливо сипящих «спецназовцев». – Ведь это была твоя шутка, с «зеленым сбором»? К слову сказать, весьма неуместная, у меня итак нервы на взводе и потом…

   – Юрка, это не моя шутка, это вообще не шутка, – жестко перебил мера Владыка. – Дело обстоит очень серьезно, за минувший День и прошлую ночь, которую ты и большинство сановников провело в блудодеяниях и разврате, произошел ряд событий, внушающих, лично мне, немалые опасения, а последние из этих событий посеяли в моей душе страх.

   – Владыка, нужно уметь расслабляться, сейчас же не пост, а масленница! Но я не буду столь строг к тебе, как ты ко мне, валяй, рассказывай что там стряслось.

   – Послушай, Юра, ты должен быть серьезен, нам всем, мягко говоря, грозят большие неприятности!

   Голос Федора исходил, казалось прямо из темноты перед Юрием, однако самого Федора, как он ни напрягал зрение, разглядеть не мог.

   – Я слушаю тебя очень внимательно, – не скрывая желчной иронии в голосе отозвался Юрий. – Может ты снимешь с головы свою тряпку? Солнце то уже село.

   Федор вздохнул и откинул капюшон. Теперь в темноте смутно забелела половина его лица, не укрытая бородой.

   – Юра, по моим сведениям, Краю грозит смертельная опасность. Сегодняшним Днем я узнал, что прошлым утром станица Брюховецкая была атакована Волками Аллаха, а ведь это станица Внутреннего Круга! Соседние с ней станицы в огне. К Губернатору прибыли гонцы, они требуют объявить Войсковой сбор. Это вторжение, Юра!

   Темнота перед мэром беспокойно завозилась, обретая формы крупного мужчины одетого в черный балахон. Юрий впился пальцами в рукав хламиды.

   – Вторжение? Почему же нас не собрали днем, если ты узнал об этом тогда же? Сбор уже должен идти полным ходом, все должны быть давно оповещены!

   – Почему? Хороший вопрос, – во мраке блеснули зубы Владыки. – За День, знаешь ли, друг мой Мэр, можно успеть многое. И наш Губернатор знает об этом…

   – ЧТО? Неужели этот сумасшедший старик перед лицом всеобщей угрозы все еще потакает своим идиотским амбициям! Он совсем свихнулся? Окончательно пропил остатки мозгов?

   – Не тряси мой рукав, порвешь. Может и так, а может все гораздо сложнее. Помнишь столичного полковника? Я знаю, что его люди еще ранним вечером, усиленные спецротой гвардейцев отправились в сторону границы, словно бы на разведку, и они еще не вернулись. Не исключено, что Губернатор знал или хотя бы подозревал о Набеге, но предпочел скрыть этого. Кроме того, этим Днем Сбор был объявлен, но объявлен он не Губернатором, его объявил Реникин, и в станицах идет мобилизация по его приказу, центр общего сбора в Порожной, а дворец безмолвствует и ни одна из городских служб не чешется, кроме, может быть жандармерии. Я не удивлюсь, что когда мы прибудем во Дворец, нас всех призовут сохранять спокойствие и не поддаваться на провокации, мол ситуация еще не ясна, а Реникина назовут паникером и объявят о его аресте, хотя арестовать его реально, сейчас практически невозможно, во всяком случае не силами Губернатора. Может все статься и по другому: по прибытии во дворец, арестуют нас, по этому-то я спешно мобилизую все силы «Черной сотни», сейчас большая часть моих людей стягивается к Храму Святого Одержания, остальные встретят нас у Дворца.

   – Боже мой! Неужели все так хреново, Федя? Край на краю гибели, а мы будем рвать друг другу глотки? Я думал, что все это в прошлом! Господи, почему же нам не дают просто жить! Мне так надоело выживать! Сукины дети, пидорасы, ублюдки, козлы ебаные! Федя, мне тоже нужно оповестить Городскую охрану!

   Мрак царящий в салоне автомобиля душил Юрия, он рванул ворот френча, почувствовав, как отлетела пуговица. Его душила ненависть, горькое разочарование и осознание безвозвратно утерянного, драгоценного времени. «Неужели все пойдет прахом? Все, что восстановлено, заново отстроено, поднято из руин! Неужели предстоит новая массовая резня!» Юрию хотелось выть.

   – Поздно, Юра! Твой заместитель все это время не вылезал из Дворца, наверняка они контролируют Охрану. Большинство заместителей, и некоторые Начальники не покидали Губернатора с прошлого Дня. Все службы в руках Губернатора, сейчас Город в действительности принадлежит ему. Реникина здесь нет. Армия формируется в станицах. Исключение составляет лишь Церковь и люди Юлии: боевики Комитета расселения и отряды Сестер. Возможно еще не поздно, мы не должны допустить прямого противостояния Города и станиц! В противном случае Реникин позволит ворваться ордам головорезов в Город, это стратегически оправдано, а затем они попробуют рассечь силы захватчиков, запрут их в Городе и уничтожат по частям.

   Неконтролируемая ярость охватила все существо Юрия, когда до него дошел поверхностный смысл сказанного Владыкой: Городу, его детищу угрожает смертельная опасность!

   – Когда это ты успел заделаться стратегом? Откуда тебе известно о планах Реникина? Значит это не просто сплетни о том, что Церковь благоволит Цветному движению? Вы решили отдать Город на откуп Черным? А ты подумал, что это значит? Здесь же Центр Материнства, здесь роженицы со всей Империи! Дети! Школы! Больницы! Когда мы успеем всех эвакуировать? Тебе не удастся заручиться поддержкой Юлии, она не допустит гибели Города! Город – это центр Колыбели! Ясно тебе, чернец поганый!

   – Не ори! Ты хоть вслушайся в мои слова! Мы должны постараться не допустить этого! Не надо мне объяснять, что значит Город. Город – это еще не вся Колыбель! В станицах тоже живут люди, которые, между прочим, кормят нас, вынашивают детей! Ты хоть вслушайся в то, что я говорю, истеричка! Мы должны нейтрализовать Губернатора, склонить его к разумному выходу из этой ситуации! Не допустить разрыва между Городом и станицами! Ясно тебе!

   Федор замолчал, и в автомобиле повисла тишина, нарушаемая лишь тяжелым, гневным дыханием людей, сидящих друг против друга.

   – Ладно, – наконец проронил Юрий подрагивающим голосом, – Ладно, извини меня, Федя, у меня просто голова кругом идет от всего этого, мне нужно собраться с мыслями, извини.

   – Я надеюсь, что ты сделаешь это по пути ко Дворцу, – хрипло ответил Владыка, – А мне еще предстоит выложить эти новости Юлии, и я действительно боюсь, что моим глазам может не поздоровится…

   Юлия прореагировала достаточно спокойно, во всяком случае она не кричала и выслушала Федора не перебивая, только лицо побледнело мертвенно, черты словно заострились, а костяшки пальцев, сжимающий аппарат индивидуальной дуплексной связи побелели настолько, что Юрий забеспокоился – выдержит ли прочный корпус и не вопьются ли в ее ладонь острые осколки стеклопластика. Внимательно выслушав Федора, Юлия надолго замолчала кутаясь в свою шубу, только из-за пушистого воротника поблескивали глаза. Ее темный взгляд безучастно скользил по неуклюже приткнувшемуся к обочине броневику с задранным капотом, возле которого суетились две фигуры в сине-золотых мундирах гвардии (Юрий злорадно отметил, что это поломались те самые, что должны были прихватить их из дома), по тревожно светящимся бельмастым окнам жилых домов и учреждений, по тротуарам, покрытым грязненьким слоем снежка, по безмятежно-голубым шинелям нарочито бодро вышагивающих жандармских патрулей, по кострам, горящим в подворотнях, окруженным подозрительными тенями, ее взгляд скользил ни на чем не задерживаясь и только тонкие полоски губ непрестанно шевелились, шепча не то слова молитвы, не то проклятия.

   Наконец, когда они уже въезжали в центр Города, и патрули жандармов начали сменяться гвардейскими, она начала тихо говорить, и все это время ожесточенно спорящие Федор с Юрием примолкли:

   – Я знала, я чувствовала, не хотела верить, но все же меня это очень тревожило. Не могло долго так продолжаться, мы начали буксовать на одном месте. Не ужели вам этого не понятно? Все эти попойки до вечера, склоки, взаимная ненависть, лень, воровство, мздоимство, мышиная возня во дворце, небывалая расточительность зажравшихся чиновников, беспросветный мрак невежества в селах, вот какая у нас слаживается ситуация в последнее время, – праздность и обжорство, вот наш флаг и герб!

   – И поэтому Господь повторно наказал нас Нашествием, погрязших в грехах и мерзостях земных? – хмыкнул Федор. – Воистину женская логика. Вы готовите проповедь, госпожа Юлия, хотите помочь в моем труде?

   – Юля, о чем ты? Это же все неизбежно, – поморщился Юрий, – ты же знаешь, это все накипь, тому есть примеры в истории: в период становления государственности, всякие паразиты… – он щелкнул пальцами и потер лоб ладонью. – Наша Империя еще так молода, а Край – это ее надежда. Помнишь? Ты сама говорила, что безмерно рада сама вершить историю этого мира, а не плестись в обозе неприметной человекоеденицей. Мы, и такие, как мы, слепили этот мир из кучи говна, чем он и был, после окончательного распада былых государств, мы очистили Край от тех, кто вновь угрожает нам Нашествием, от Нечисти, которая едва не истребила все человечество! Говоришь, расточительность, зажрались, а сама? Подогреваешь воду на газовой плите, моешься в каком то корыте, а я? Мэр города – до сих пор прозябаю в лачужке на окраине, отапливаю ее сам (!) углем, наверняка ворованным, а что там говорить! – Юрий махнул рукой.

   – Когда ты последний раз у себя то ночевал? – фыркнула Юлия. – Да, мы поставили состав на рельсы, расчистили пути, толкнули, он покатился, но куда? Куда мы едем? В гору? С пьяным кочегаром и машинистом жуликом?

   – Гм, это ты в каком масштабе мыслишь? – невесело улыбнулся Юрий. – Кстати, насчет составов и машинистов, когда это были символы и атрибутика революционеров, строителей нового мира.

   – Если бы еще вся эта ваша полемика шла нам на пользу, – осторожно вставил Федор.

   – Я чувствовала, меня мучили подозрения, не достаточные для того чтобы готовиться к эвакуации, но меры принятые мной обезопасят Центр Материнства и прилегающие к нему Школьные корпуса, больницы и приюты от разграбления городскими подонками. Я потихоньку начала укреплять этот район, свозить туда продовольствие, сейчас там можно выдержать двухмесячную осаду, при условии того, что его будет кому оборонять. Массированной атаки армейских подразделений, конечно, стенам моего городка не выдержать, но дать отпор головорезам Баука, я смогу даже без чьей либо помощи. По приезду этого столичного полковника, я отдала команду всем сводным группам Комитета расселения и Сестрам, действовать по ранее разработанному плану: все те, кто находился в Городе, сейчас уже стоят на отведенных им постах в нашем укрепрайоне, а те кто находится на выездах в станицах, собираются в специально отведенных для этого местах и будут ждать моей команды, такие мобильные группы способны вести партизанские действия в тылу предполагаемого противника.

   – Да-а… – протянул уважительно, Федор, – я восхищен тобой, Юлия, впрочем, как всегда.

   – Смотрю я на вас, друзья мои, – сказал Юрий, поправляя пальцем сползающие с переносицы очки и, переводя задумчивый взгляд с Юлии на Федора, – смотрю и чувствую себя полным… недотепой, если не сказать грубее и хуже. – Все оказывается что-то подозревали, к чему-то готовились, один я ворон ловил. Но тем не менее и мне есть, что вам сказать, другое дело будет ли из этого хоть какая-то польза. Я, конечно знал, что противостояние Реникина и Губернатора ничем хорошим не кончится, однако ж и мне было кое-что ведомо. По моим данным, дни правления нашего Генерала сочтены: Правитель собирался разрубить этот Гордиев узел, назначив на губернаторство Реникина. По-моему это был бы единственный правильный выход из сложившейся ситуации. Хотя Реникин для Столицы никто, но, поручив ему правление Правитель мог бы быть спокойным за Колыбель, – этот человек будет защищать Край своей грудью…

   – Назначить Реникина? Довериться смутьяну и бунтарю, оставив без лакомой должности свое окружение? – Федор покрутил головой. – Что-то мне в это не очень верится.

   – Да, довериться, иначе нельзя, а насчет лакомости… я бы не сказал. Конечно Край это аккумуляция огромной власти в Империи, его положение уникально, но вместе с тем это и огромная ответственность. Скажи, Федор, кому Правитель из своего окружения может доверить будущее нашей империи? Мне кажется, что Губернатором должен стать преемник Правителя. А видишь ли ты сейчас хоть кого-нибудь из свиты Правителя, как будущего кормчего?

   – Да же так? – Федор уважительно склонил голову. – Юрий, зря прибедняешься, ты оказывается стратег и твоя осведомленность, я признаю это, поражает меня. Впрочем я и ожидал от тебя нечто подобное.

   – Все ерунда, Федор, то что сейчас происходит в Крае может перечеркнуть любые дальновидные планы. Мы над пропастью, а наши политические дрязги могут завести нас на дно этой пропасти, – в голосе Юрия сквозило неприкрытое отчаяние, он стащил очки с лица и начал ожесточенно тереть его своей правой ладонью, словно только что зашел с трескучего мороза.

   – Вы тут говорили о Правителе, о Реникине, – подала голос Юлия – Но нам сейчас предстоит встретиться с алкоголиком и неизвестно, что он задумал, что вбил себе в голову. Сейчас он наша главная проблема. Нужно надеяться, что черных возьмет на себя Реникин, хотя бы в ближайшее время. Только так. Нам нужно разобраться с нашим Узурпатором, если ему известно решение Правителя относительно губернаторского трона, то ситуация значительно осложняется.

   После слов Юлии в салоне авто повисла тишина, шум двигателя казалось, совершенно не нарушал ее тревожную значительность.

   – Никто за нас это не сделает. Надеюсь, вы с этим согласны? – закончила Юлия, ставя точку в сказанном.

   – Да, – тихо сказал Юрий отрывая ладони от лица. Несомненно, – энергично произнес Федор. – У нас совсем не остается времени обсудить нашу тактику, но я вас собрал, и мы уже кое-что успели предпринять для того чтобы получить фору в надвигающихся событиях. Мы едины, и я рад этому…