Сова лежал на холодном липком полу время от времени теряя сознания. Растоптанная кисть пульсировала жестокой болью, сломанные ребра не давали пошевельнуться, отбитая требуха жалобно побулькивала, а морда, морда распухла, до размеров жопы дебелой деревенской бабы. Вот только у бабы жопа не сочится сукровицей и не плюется осколками металлокерамики.

   Сколько же он тут лежал? Неделю? Две? Счет времени давно потерялся. У мужичья кулачищи были пудовые. И хотя в пытках они ни хрена не понимали, Сове от этого лучше не становилось. Как бы то ни было, Сова и не думал завидовать своим дружкам, которые так глупо передохли в перестрелке, словив каждый свою маслину, а то и больше. Мельник, например, вооруженный автоматом, перекосил целую кучу этого быдла, пока не закончились все патроны, а потом мужичье посекло его шашками и еще живого и корчащегося подняли на пики. Конечно, обложи их жандармы или островцы, Сова и не подумал бы сдаваться. Среди них попадались настоящие мастера пыточного дела, они бы не мутузили его кулаками почем зря, а придумали бы, что-нибудь более изощренное. А так он раздумывал несколько секунд и, когда ватажники начали падать одни за другим, когда ему плеснуло в лицо мозгами Помойки, чью голову разнесло картечным зарядом, тогда Сова сразу просек что к чему и брякнулся на колени, швырнув винтарь в снег. В следующие секунды он лишился первых зубных сегментов, вставленных всего пару месяцев назад за “кирпич” золотухи, экстрагированной и высушенной выжимки Золотого корня, но зато остался жив. Один из всех, а значит, и единственный кто знал, где их ватага притырила груз. А это было весомым поводом для того чтобы бороться за жизнь.

   Груз был бесценен: десятки тщательно упакованных многослойных пластиковых мешков со всевозможным Зельем, и главное! Главное – это десять тяжеленных контейнеров, доверху наполненных коричневыми корешками-сырцом. Из такого количества корня в северных лабораториях можно, приготовить не меньше десяти килограмм “черного порошка” высшей очистки. Подобного фрика ватага Мельника никогда еще не прихватывала. Перед смертью контрабандисты-“зеленщики” признались, что везли груз в Город, тамошнему Отцу – Жох Бауку. Баук был лютым демоном, ни Сова ни сам Мельник еще не знали, что Баук стал Отцом Города, это им сообщили ныне покойные, “зеленьшики”. Знать совсем хреново пошли дела у приюжных контрабандистов, если они «короновали» на Город Жох Баука, – бывшего караванщика и профессионального убийцу. Конкретно поприжали островцы их чмошную кодлу и только чокнутый Баук мог по нынешним висельным временам организовать переброску такого количества зелья через границу.

   Ватага Мельника не боялась Баука. Никто не мог указать на них. По Краю они прошли тихо, ящерки не мочканули. На севере житуха пошла гнилая, жандармы во всем требовали свою долю и сидели на шее, оставаться там, промышляя торговые караваны, означало сковать себя по рукам и ногам различными обязательствами. А для свободолюбивых ватажников это было, как тесаком по горлу, – западло. Они держали путь на Юг. Давно пошел слушок среди Дневного люда, что там, за Выжжеными пустошами, под зеленым знаменем черных князей собирают наемников для Большого Набега. Дневной армии достаточно было сломить жесткий хребет приюжья и вся империя упала бы к их ногам. Ватажники были уверены в этом. Войска жандармерии не могли оказать какого-либо достойного отпора крупным бандитским соединениям. Одна за другой ортодоксальные банды уходили на Юг. Тронулась и ватага Мельника.

   Таков был их общий замысел. Однако Сатана распорядился по-своему. Четверо суток слонялась ватага возле границы, не решаясь прорваться с боем, а пройти незамеченными было не проще чем трахнуть самого себя в жопу. И вот на пятые сутки через заставу приграничников прошел купеческий караван. Караван был небольшой. Настораживало одно. Он был колесный: два грузовика-фургона, два самопальных бронехода и восемь мотокатов. Имперских драконов и флажков не было, зато вся техника была украшена эмблемами Торговой гильдии. Соблазн был слишком велик. Торговая гильдия могла перевозить на колесах только золото. Возможно это была плата черных князей за оружие, а купцы играли роль посредника между жандармами и детьми аллаха. Тупые мусора сами рубили сук на котором сидели. Но все оказалось не так.

   Конечно, планы по переходу границы были забыты и караван взяли лихим наскоком, не потеряв ни одного человека, только Помойке отстрелили ухо. (Сейчас это можно было считать предзнаменованием.) Удивительным показалось то, что купцы почти не сопротивлялись, сразу побросав оружие, когда наехали на завал сооруженный Мельником, а когда их начали мочить завопили о том, что они люди Баука. Пока суть да дело, в запарке перекнокали почти всех. Осталось только двое. Вот они и дали полный расклад. Баук оказался круче чем о нем думали, если приграничники кормились с его ладони. Еще можно было как-то выкрутиться перед ним, отработать трупы, но ватага шла сюда не за тем, чтобы пахать на контрабандистов. Да и фрик был уже в руках, а отказаться от такого невозможно. С этим грузом можно было податься в любую из Столиц и жить там не хуже князей. Короче, Помойка мочканул горе-купчиков с чувством глубокого удовлетворения.

   Застава близко, – там могли шухернуться. Поэтому ватага сорвалась, оставив себе только мотокаты. Совершив рывок, груз достали, а машины утопили в угорной бучажине, – с Бауком шутки плохи. Дальше они перегрузили все на коней, самих себя и пошли пехом. Долго так идти было нельзя. Груз припрятали, а тяглом решили разжиться у мужичья. Вот это-то решение и оказалось роковым для всей ватаги.

   Кто ж знал, что так выйдет? Оказывается, приближение ватаги, мужичье просекло заранее и успело организовать шикарную встречу. Вообще, тупо было топить машины, чтобы тут же разводить деревенских на лошадей. Это Баука со следа не сбивало, скорее наоборот. Но, что теперь говорить… Теперь мужичье кололо Сову на груз. На некоторых из ватажников было клеймо контрабандистов (в ватагу прибивались всякие), а раз есть контрабандисты, значит должна быть и контрабанда. Это-то тупые деревенские мозги смогли просечь сразу. Ну и пошло-поехало… Самый перец ситуации состоял в том, что Сова никак не мог сдать схоронку с грузом, и не потому что жаден был (здоровье не купишь), а потому что мужичье надеялось выбить из него, что-нибудь себе на поживу вроде пойла и прочей дряни. Пределом мечтаний были боеприпасы, да и то только к их пукалкам. Если бы Сова раскололся, то пользы ему это никакой не принесло. Зелье бы сожгли, а Сову усадили сракой на кол, очень уж деревенские не любили “зеленщиков”.

   Вот и приходилось терпеть. Петля была предпочтительнее кола, к тому же Сова никогда не терял надежды. Несколько лет назад ему приходилось бывать в этих местах, тогда островцам удалось уничтожить на западной заставе банду Румына, главаря силового прикрытия картеля “Сияние”, самого мощной по тогдашним временам организации занимающейся торговлей женщинами и транзитом зелья с Юга на Запад через межморье. Сова был у Румына на хорошем счету, его ценили за изворотливость и умение найти общий язык с кем угодно, он умел поладить даже с черными. Тогда Сова еле ноги унес и с тех пор в Крае не появлялся, предпочитая работать на севере, Румын же был захвачен живьем и «присел» на площади Возмездия в Городе.

   В подвале царил страшный холод, похоже, что смежные помещения мужичье пользовало под ледник. По углам колко топорщился иней. Сова лежал ничком, на гнилой соломе и шевелиться ему совсем не хотелось, но он знал по своему богатому опыту, что двигаться сейчас крайне необходимо. Нельзя лежать, баюкая боль, время от времени теряя сознание. Необходимо оторваться от пола, для начала хотя бы попробовать сесть.

   Сова перевернулся на спину. Слава Ярому Оку, руки вполне повиновались ему. Только пальцы правой, похоже были сломаны. Они распухли и торчали в разные стороны, сочась сукровицей и пульсируя жаркой болью. В слабом свете, падающем из малого окошка под самым потолком, пальцы казались черными, если бы у Совы остались ногти на этой руке, то они пожалуй, сейчас бы все вылезли к бесам, благодаря кованным сапогам его тюремщиков.

   Он пошарил левой рукой по склизкому полу. Так и есть, ему не почудилось. Подле стояла большая плошка до половины заполненная каким-то хлебовом. Примерно раз в двое суток, в эту плошку наливали какие-то помои, Сова вылакал уже пять таких, это шестая.

   Теперь нужно сесть. Отталкиваясь локтями и ногами, он немного сдвинул тело назад. Затылок уперся в стену. Остальное было делом техники. Ожидаемой вспышки боли от ребер не последовало. Если так пойдет, то можно будет попытаться встать на ноги и попробовать поковылять по подвалу.

   Пойло в плошке имело резкий мало аппетитный запах (ссали они туда что-ли?), в нем плавали какие-то волокнистые кусочки. Тем не менее это была хавка, которая если не придавала ему особых сил, то загнуться с голодухи уж точно не позволяла, как раз то что нужно этим деревенским остолопам.

   Только Сова отшвырнул в сторону пустую миску, как за дверью забубнили-завозились. Раздались глухие удары, – это выбивали тугой запор. “Теперь главное не дать себя бить по брюху, иначе все, что удалось сожрать выйдет так же, как и зашло. Сколько же времени прошло с последнего “допроса”? Неужели он столько валялся в отключке?” Все эти мысли с быстротой молнии пронеслись в распухшей голове. Однако удивительные события, последовавшие вслед за этим, смешали все окончательно.

   Распахнувшаяся дверь со всей мочи саданула в кирпичную стену подвала, а затем появился не обычный “надзиратель” Совы – здоровенный мужичина, – борода лопатой, а колченогий хлюпик, рыжий бельмастый мужичонка, любитель хватать за волосы и бить лбом об стол, он это называл “поклонцами”. Впрочем, появился это мягко сказано. Он влетел на середину камеры, плюхнулся на четыре кости и зарылся в грязное крошево рылом, жалобно поскуливая. В общем он вел себя так, как и должен был вести себя повстречайся он с Совой пару недель раньше, но сейчас… Сейчас его поведение было более чем странным. Секунд двадцать ничего не происходило. Потом в камеру шагнули двое. В руке одного ровно светился химфакел. Оба были вооружены автоматами.

   – Где он? – спросил один. – Ты соврал, собака, что он тут? – добавил второй и, шагнув к мужичонке, влепил тому хорошего пинка под брюхо.

   Недавний мучитель, слабо вякнув, перевернулся на спину и застыл, выставив скрюченные руки и ноги. Молчать дальше становилось бессмысленным, а может и опасным, потому Сова и подал голос:

   – Кого ищете? Может, я видел, подскажу. Химфакел прочертил в воздухе короткую дугу и упал рядом с Совой на осклизлый пол. – Ты кто?

   Факел не рассеял тьму, он только слепил глаза Совы, не давая разглядеть пришельцев.

   – Хороший вопрос, а то я уже сам забывать начал. Я Сова, гощу вторую неделю у хозяев этой станицы и надеюсь, что вы ищете не меня.

   – Вставай, пойдем с нами. – Ладно, – вздохнул Сова, – Попробую, но лучше бы кто мне помог подняться, да и идти пожалуй. – Ты слышал, пес? Помоги ему встать и идти. Мужичонка не поднимаясь на ноги, по паучьи на брюхе метнулся к Сове. Повиснув на костлявых плечах своего мучителя и едва перебирая ногами, Сова меж тем лихорадочно соображал: “Кто они? Островцы? Жандармы? Или… если это Баук то лучше было бы перегрызть себе вены в подвале”. Когда они преодолели небольшой коридорчик, короткую, скользкую лестницу и поднялись наверх в караульное помещение, Сове стало совсем кисло. Прямо у входных дверей, разбросав руки-ноги в стороны, лежал “надзиратель”, тот самый мужик-борода-лопатой. Лежал он задрав бороду, лохматым затылком в темной луже крови, оскалив крупные желтые зубы и таращился в потолок неаккуратной черной дырой, зияющей на месте правого глаза. В доме лежало еще пара трупов, похоже что его тюремщиков застали врасплох. Сову вывели на двор. Он недоумевал, как же он проморгал пальбу, которая должна была стоять во дворе? Должно быть беспамятство крепко держало его в своих жадных лапах. Остальные караульщики небольшой группой стояли возле крыльца, их осталось шестеро. Опираясь на плечо рыжего, Сова спустился с крыльца и предстал перед высоким мужчиной с лицом замотанным, как у бабы, только платок был черный.

   – Кто это? – обратился высокий к провожатым Совы.

   – Из подвала достали, – кратко ответил один.

   – Больше там никого не было? – недовольно хмурясь, продолжал спрашивать высокий. Другой провожатый ответил высокому на чужом языке. Звучание было знакомым – резкие гортанные звуки. Сова едва не хлопнул себя по лбу, как он и сразу не сообразил? Конечно! Акцент. Слабый, но все же различимый акцент, на который он должен был обратить внимание еще в подвале. И лица. У одного из провожатых и этого высокого, лица закрыты черными платками – зарок “воинов-волков” перед Аллахом: пока последний гаур не будет изгнан с земли правоверных, их лиц не увидят другие люди. Они даже мертвых своих хоронят в этих платках. Давненько Сова не сталкивался с ними. Семь лет назад имам Мадис, вождь непримиримых “воинов-волков” объявил Выжженную пустошь святой землей – землей Исхода, а Край – даром Аллаха своим детям. Тогда пустошь не называлась выжженой, да и пустошью не была, тогда там жили люди. Она стала тем, чем есть после Южного похода. А сейчас “воины-волки” вновь вернулись на эту землю. Значит, не зря бродили меж дневного народа слухи о большом Набеге, если черные проникли во внешний круг, – Набег начался. Только не ожидал Сова увидеть живых “волков”, он думал, что их всех повыбили островцы. Оказывается – нет. Нельзя сказать, что это открытие обрадовало Сову. Для тех кто дал Зарок он тоже был грязным гауром, как и все находящиеся сейчас на этой земле, но с другой стороны Мельник хотел примкнуть к набегу, хотя и не знал, что передовые отряды будут состоять из непримиримых. Другими словами его сейчас могли преспокойно шлепнуть и не поморщится. А пока новые хозяева его жизни, переговаривались между собой, остро поглядывая на Сову, повисшего на плечах рыжего. Вот один черный подошел к плененным дружинникам и начал что-то спрашивать показывая рукой на Сову, те кивали и отвечали коротко и неохотно.

   Высокий оборвал разговор со своими людьми и повернулся к Седому:

   – Я вижу тебя пытали. Ты знаешь, что-то, что очень интересовало этих людей. Скажи мне, что и будешь жить.

   Сова знал, что волкам морочить голову не стоит, а этот высокий, который был здесь главным, был не деревенским мужичиной, а опасным и хищным зверем. По этому он ответил сразу, почти не задумываясь:

   – Я был в одной ватаге с контрабандистами. Эти уничтожили всех. Я один знаю, где спрятан груз.

   – Вот как? – высокий положил руку на плечо Совы и чуть сжал его. – Они говорят то же. Что за груз?

   Сова выдержал небольшую паузу:

   – Зелье. Много зелья.

   – Это все? – Все.

   – Ты был один в подвале? – Как перст.

   Казалось, высокий был недоволен ответом Совы. Он даже не стал выяснять подробности.

   – Тебе повезло. Один из моих людей знает тебя. Ты ведь был похитителем женщин? Час от часу нелегче. Мало того, что Сова, хранивший свою тайну две недели под непрерывными побоями, раскололся за пару минут, так еще и уличен в своем смертоносном прошлом. Впрочем, для волков ремесло хитника обычно.

   – Да. Я промышлял этим когда-то.

   – Прекрасно. Ты можешь стоять на ногах сам и передвигаться? Даже если Сова не мог этого делать, он все равно бы кивнул.

   – Тогда держи. – Предводитель достав из набедренной кобуры свой пистолет, протянул его Сове. – Тебе нельзя оставлять свидетелей. Сам знаешь.

   – Это можно. Даже с удовольствием. Сове действительно было приятно вновь ощутить в руке тяжесть оружия. Он снял пистолет с предохранителя, передернул затвор, дослав патрон в патронник, повернул голову и улыбнулся разбитыми губами тому, на чьи плечи опирался…